OUAT: Highway to hell |
 Даже когда кого-то любишь, нужно сказать: «Нет, это моё. Не смей меня этого лишать». А если они не слушают и пытаются помешать тебе быть собой, то выбора не остаётся. Ты должна их убить. |
Однажды в сказке: 1.1 Killer Queen Morgana 1.2 All magic comes with a price Snow White 1.3 Now your nightmare comes to life Aurora |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » OUAT: Highway to hell » В другой жизни » a tale of life, a tale of death
Участники эпизода: Laydene (also know as Cinderella) и Lee El Dee (aka Aurora).
Время суток, погода: Суджейра, столица.
Хронологические рамки: 3018 г.
Сюжет:
[AVA]http://49.media.tumblr.com/c83812b49d2ba0cf276659840981141f/tumblr_nycbk20pyg1qbar1do3_250.gif[/AVA] [NIC]Lee El Dee[/NIC] [STA]hope[/STA]«Здесь нет случайных и нет неслучайных
Все мы часть огромной страшной тайны ».
Отредактировано Aurora (2015-11-25 15:06:27)
Отцвел еще один год и говорят, что время переменчиво само себе. К кому-то оно благосклонно и тихо закрывает глаза на происходящее, кто-то не замечает, как оно летит, а кто-то его убивает, так просто от скуки. Какой-то мудрец сказал, мол, время оно лечит и латает раны. Только бывали случаи, что и самые умные люди своего времени ошибались. В глазах лишь пепел, на душе бездна, а вокруг пустота и нет конца и края этому путешествию. Когда-то Лайдена улыбалась и смеялась тонко-звонко в лицо опасности и трудностям; когда-то невинно поправляла волосы и устраивала охотку; когда-то жила каждый день и наслаждалась жизнью. Сейчас она задыхалась и мечтала лишь о смерти и мести. Хотя скорее о смерти, но время не было к ней милосердно. Оно сжало ее в свой кулак и насмехаясь отправило путешествовать по миру. Это был конец.
Она, трясущимися руками поправляет на себе лохмотья и трясет рукой.
- Пода-а-айте на пропитание,- еле слышно произносит она, и только звон кружки привлекает к себе внимание.
Она бы хотела улыбнуться, но не улыбалась уже очень давно и почти забыла каково это. Она вообще забыла как может ощущаться этот мир и что происходит вокруг нее. Зачем она была здесь, Лайдена тоже не знала. Как не знала примерно н и ч е г о из того, что должна была знать.
Четыре года назад она осталась совершенно одна, выброшенная на берег, словно рыбка. Впервые за триста тридцать восемь лет, без брата, без семьи, без никого. Никому не нужная, маленькая смерть, которая пыталась бороться до последнего. Сначала было
о т р и ц а н и е
происходящего. Все это не могло быть с ней, нет! Вон оттуда скоро выйдет Альтер, а она сможет справиться с этими болезнями. Она, конечно, будет самой прекрасной на этом белом свете, самой непредсказуемой и хаотичной, самой… для многих даже незабываемой.
Это не могло быть с ней, нет! Она же вечно-юная и молодая смерть этого мира, она смеется над всем этим, она не стареет и не болеет, уже больше трехсот лет.
Это не могло быть с ней, нет. Альтер остановит старость, она выгонит болезни, скоро вернется инквизиция, она засмеется тонко-звонко и…
Это не могло быть, разве? … улыбнется, широко распахивая глаза и уточняя дорогу. А может тихо отправит всего лишь воздушный поцелуй, так, чтобы никто ничего и не заметил. Просто пойдет рядом, наблюдая, как человек начнет быстро умирать, а она возьмет и сможет помочь.
Это не могло быть, но это уже случилось. Даже несмотря, на очень громкое Н Е Т, бившее набатом в голове, стучавшее во все колокола и гремевшее отовсюду и повсюду. Потом наступил
г н е в
Ее не пустили ни домой, ни к Рейвену, который помог бы, ведь услуга за услугу, а они были должны друг другу за ту войну. Рассмеялись, как же, старуха и называет себя Близнецом Смерти. Как же и Рейвена знает? Пошла вон отсюда, блаженная. Глядишь и больная все.
Лайдена была прекрасной, молодой, бесстрашной и той, которая вечно игралась. С нашей госпожой ничего не могло случиться.
Она скрипела от злости, потому что набольшее не была способна. Злоба душила, злоба уничтожала остатки сил. Крик делу не поможет, все остальное лишь насмешка. Брата по-прежнему не было рядом.
Раньше размах ее злости был бы достоин богов, сейчас все, пшик, насмешка над ее прошлой сущностью. Старая карга с палкой в руках и то выглядела более угрожающая, чем она, которая пыталась доказать свое существование. Все были виноваты, и Дэн, который утащил на войну, и Адриан, который чудом выжил, все окружение, вся земля, все силы, все было пропитано виной за то, что случилось с ней, маленькой смертью, которая лишь шла по пути своему и которая выполняла задание. И поплатилась столь жестоко. Око за око, кровь за кровь, в значит вендетта, а
т о р г и
означали просьбы у всех богов, у всех сил этого мира о том, чтобы это все прошло. Лайдена никогда так много не просила у кого-то высшего, как тогда. Она говорила, что я останусь верной смерти, говорила, что наоборот станет самой доброй и отдаст все в благотворительность. Она говорила, что будет служить во благо, все что угодно, только верните ей себя.
Она снова замолкала и снова начинала неистово молиться о том, что было когда-то. За каждого убиенного, а после, буквально пару дней спустя, снова начинала говорить что она преданна самой себе, смерти и той сделке, которую заключила когда-то. Вспоминала о брате и его пути, молчала, когда понимала, что боги тоже молчат да богов и давно нет, хотя говорят, что Птица вернулась в мир, магия снова рядом, душа поет, а боги… боги молчат. И силы, что помогали ей, тоже молчали. Даже сам огонь, сама земля, всё что было рядом и никогда не предавало, исчезло, испарилось, улетело, оставив ее саму одну, со своими мыслями и тихими, беззвучными молитвами о том, что смерть – это всего лишь начало, что это не может быть концом, потому что иначе приходит
д е п р е с с и я
, а с ней и бесконечные слезы, которые как вода, не уносили с собой ничего. Нож выпадает из рук, пистолет стреляет мимо, раны не появляются на теле. Мучает кашель, кровь идет из легких, тело покрывается новыми волдырями, а петля рвется, меч не оставляет отметин, и с земли она поднимается как ни в чем не бывало.
Смерть не забирает свою верную слугу; время насмехается над ней, а она замолкает от боли, от огромной внутренней и пустой боли, что ощущает уже очень давно. Она рвет на тысячу маленьких осколков, она убивает похлеще физической боли, она не дает уйти. Лайдена не может умереть, вот смешно, вот нелепо. Пару лет назад, как бы она была этому рада, а сейчас это настоящее проклятие. Чувствовать все болезни разом, ощущать старость каждой клеточкой своего тела и продолжать жить, нет! существовать, без возможности прервать этот замкнутый цикл. Она болела и умирала, но жила, жила, потому что так решило само Время, продолжая насмехаться над ней, вот держи милая, мой подарок за Адриана. Держи свое проклятие, дорогая моя, удар и все, твой брат далеко, ты одна, совершенно о д н а, беспомощная и беззащитная, никому не нужная. Наслаждайся, а я советую тебе
п р и н я т ь
данное знание и жить дальше. Серый, о серый… она потом начала жить только ради мести. Ради сладкого ощущения, что сможет с этим справиться. Пусть ни один целитель не мог ей помочь, пусть все отворачивались спустя, какое-то время, но Лайдена не была бы Лайденой, не была бы смертью всего этого мира, если бы не умела выживать и выбирать. Если бы она не была собой, она бы не прошептала тихое «Да» больше трехсот лет назад, в обмен на силу; она не была бы столько лет рядом с братом; не сражалась на войне за свое могущество и уж точно бы не проиграла, если бы была такая возможность. Она, Лайдена, и она означала смерть. Правда, сейчас это звучало, как:
- Подайте на пропитание! – раздавалось то тут, то там, она горько усмехнется потом. Униженная и оскорбленная, всеми забытая и одинокая, без остатков гордости, она смотрела как мимо проходят все, не обращая ни на ее саму, ни на ее кашель, ни уж на тем более ее,- подайте, прошу.
Она снова закашлялась, оставив в сторону кружку. Лайдена снова пыталась задыхаться, хоть понимала, что не умрет, а будет жить вечно.
вечно
вечно
вечно
вечно
вечно страдать, вечно вынимать пустоту из своей души, вечно беззвучно плакать и вечно пытаться бороться, вечно не улыбаться и вечно шамкать:
- Продайте на пропитание, миледи.
Будь ты проклят, Серый, всеми богами этого мира, всех миров, всех сил и всех созданий. Будь ты проклят вновь за то, что ты сделал. Ты умрешь, а я останусь. Я еще смогу рассмеяться тебе в лицо.
- Молю,- она быстро вытерла рукавом свои губы и снова протянула кружку.
Как низко.
Как больно.
Как неприятно падать вниз с почерневшими перьями и одаряться об оземь.
Смерть – это всего лишь начало. Но иногда она обозначает конец.
Laydene means death.
[NIC]Laydene[/NIC]
[STA]death[/STA]
[AVA]http://38.media.tumblr.com/ed86b2b15483fef0aacd8791452bd01f/tumblr_nt0kbvNw2q1smwfrco6_r3_250.gif[/AVA]
[AVA]http://49.media.tumblr.com/7c2a9e85a64ceaf55ce56668303cf1bd/tumblr_nycbk20pyg1qbar1do2_250.gif[/AVA] [NIC]Lee El Dee[/NIC] [STA]if a look back i am lost[/STA]
Мой драгоценный брат, если бы жизнь однажды дала тебе шанс всего на один день или ночь стать кем-то другим, не собой, обрести то, что не было даровано при рождении, что ты бы выбрал? Я бы, конечно, обернулась птицей. О чем еще можно мечтать человеку, как не о крыльях? Вообрази себе: ты поднимаешь руки, но вместо тяжелых рукавов твоего темного кимоно у тебя есть два крыла. Ты можешь оторвать себя от земли и вознестись к небу, и все смотрят на тебя, на то, как ты становишься все меньше и меньше, а потом и вовсе исчезаешь в белой шерсти облаков. И ты летишь над городами, над селами, над озерами, над реками, над полями, над лесами, может, даже над самим океаном – над всем миром! А после непременно возвращаешься на землю, садишься на старое дерево в лесу и находишь недолгий покой под зеленым куполом листвы. Может быть, пойдет дождь, и ты будешь смотреть своими темными птичьими глазами, как крупные ягоды дождя падают с неба, а потом, наверное, заснешь, чтобы пробудиться с первым лучом холодного утра человеком…
I.
Принцессе Ли Эль Ди не было суждено заснуть под мерные удары дождевых капель. Ее участь была почить в огне и в пепле после очнуться. Ее невинная мечта об обретении крыльев исполнилась самым диковинным образом: история Лисэль стала подобна истории о фениксе, в огне сгорающем и из него же рождающимся.
Песни слагают о том, как подобно оловянным игрушкам, тают люди в огне по вине своих любовных страстей, своих несбывшихся грез, своих преданных ожиданий, но пламя, что сгрызло Лисэль, имело природу другую. В огне дворцовых интриг и заговоров дотла сгорают отважные лорды и их прекрасные леди, молодые юноши и их возлюбленные дамы, сгорают в огне и короли, и королевы, их фавориты, их братья и сестры, их, в конце концов, дети. Лисэль родилась во дворце и едва не обожглась о заговоры в своем государстве, но весь удар приняли на себя тогда ее родители. А еще на кострах жарят изменщиков, убийц, воров, иногда невинных людей, а еще – ведьм. Вот это уже ближе, точнее и все же не то.
Впрочем, важно ли это. Лисэль никогда не желала своим убийцам, чтобы им отлились ее слезы, нет, правда, поверьте. Много лет назад она много плакала о своей судьбе, скорбя о своей непрожитой жизни, и тогда ей до невозможного хотелось встретиться с теми, кто ее лишил ее счастья, и, глядя им в глаза, спросить их: «За что?» Она тысячи раз в голове разыгрывала сцены из этой трагедии, но никогда не могла придумать, как отомстить своим обидчикам, почему-то на это у нее даже в фантазиях не поднималась рука. А потом даже это ушло само собой. Ее боле не тревожили и в мыслях те, кто пожелал ее смерти, она забыла о них как о страшном сне, вспоминая лишь иногда, с горечью и сожалением; одна боль сменилась болью другой, и свежая рана оказалась глубже старой.
Страшно было не гореть, страшно было пробуждаться. Холодные руки рассвета легли ей на плечи, и она раскрыла сомкнутые смертью веки. С тех пор прошло много, много, очень много дней, больше, чем звезд на небе, больше, чем капель в море. Из отчаяния и неприятия нелегко выковать смирение, но время – прекрасные уздцы. Дни сложились в года, и Лисэль научилась терпеть. А стерпеть пришлось еще многое.
Граф Рейвен не смог полюбить новорожденного сына, а тот поднял оружие на своего отца – стоит только подумать об этом, как начинает казаться, будто в легких не хватает воздуха. Лисэль так сильно верила в любовь, в ее безграничную власть и всепобеждающее начало, что даже в мыслях не могла допустить этой ненависти между отцом и сыном. Как страшно, как страшно, почему это с ней происходит, за что, за что, чем она так прогневила судьбу? О трагедии этой Лисэль нехотя рассказал Аипсэ. Это была страшная правда, беспощадная и бескомпромиссная, грязная, грязная, грязная правда, как только такое могло произойти? Ей было страшно оставаться с этой правдой наедине, признаваться в ней себе, страшно, страшно, очень страшно. Лисэль научилась не гнуться от боли, но осколок прошлого глубоко вошел ей в сердце и даже спустя столько лет продолжал ныть.
Но хватит о боли. Лисэль часто одергивала себя, не позволяя себе уж слишком много думать о былом. Она, наконец, была подле сына. И все было хорошо. Но обманчивым казалось спокойствие. Обманчивым. Казалось. Спокойствие. Самым уязвимым и беззащитным временем была, конечно, ночь. Тогда уединение становилось одиночеством, и призраки непрожитой жизни незримыми ножами калечили ей душу и сердце. Она не мечтала о короне для сына, не мечтала она о роскоши и богатстве, но все это на блюде ей преподнесла жизнь, эти горько-сладкие плоды, и у Лисэль не было выбора иного кроме как вкусить их.
Она любила своих родителей, но их задушила шелковая нить дворцовых интриг, она любила брата, но замужество разделило ее с ним, она любила супруга, но целая смерть легла между ними, она любила и сына, но короткие мгновения в огне и крови, когда она смогла подержать его у груди… Но и сына из рук у нее забрали.
У Лисэль был Аипсэ – но и он оставил ее. Ей пришлось это приять. Ей вечно приходилось испытывать душу смирением. Ретивая душа ее жаждала не того: в детстве она своевольно сбегала из дворца к простым людям, в четырнадцать пересекла полмира ради любви, а в пятнадцать отдала жизнь за жизнь своего сына. Она двадцать лет ждала, пока история расставит все по местам, и ей будет дозволено обрести семью, а когда наконец это свершилось, ей снова что-то пришлось потерять. И Аипсэ был раной свежей.
Но хватит об этом. Есть ведь и те, над кем жизнь надругалась сильнее, есть те, кто не познал любви и дружбы, есть убогие, есть больные, есть нищие – Лисэль напоминала себе, что некогда много жалеть себя, когда мир полон чужой боли. Сострадание – лучшее лекарство от боли.
II.
Город обрызгал принцессу шумом и грязью. Она часто довольно спускалась к простым людям, памятуя, как в любила это в детстве, но тогда это еще отдавало ребячеством, своеволием и наивностью – Лисэль хотела спасти целый мир, но вот миновали годы, и она поняла, что всегда кто-то останется за бортом. Но в одном одна осталась верной себе: Лисэль по-прежнему считала, что те, кому повезло чуть больше других, просто обязаны протягивать руку тем, кто обречен на жизнь более тяжкую.
Люди мало менялись. От страны к стране Лисэль не заметила каких-то очень уж глубоких различий между подданными своего брата и своего сына. Доброта всюду остается добротой, зло – всегда остается злом. Только вот внешняя красота Суджейры, как казалось Лисэль, уступает красоте Мендекатасуны. Куда рукавам этих улиц до тех, что стелились вокруг дворца ее брата? Об этом она, само собой, никому не говорила.
– Возьмите, – без капли брезгливости на лице сказала Лисэль оказавшейся подле больной и дряхлой старухи, – держите, – она достала несколько монет и положила в чашу, – какой у вас тяжелый кашель. Позвольте… – и Лисэль осторожно дотронулась до руки нищенки в надежде, что та не станет отталкивать ее помощь.
Звон монет о металлическою чашку стал привычным звуком, что шел рука об руку с ее несчастьем. Водой смыло все ее богатство, время унесло ее красоту и силу, а рядом лишь глухое «дзз-ынь» при ударе о дно.
- Благодарю вас, миледи,- скрипучим голосом ответила Лайдена, быстро поднимая взгляд, но все равно смотря куда-то сквозь очередную, благотворительную пташку, которой, конечно же, есть дело до всех нищих этого мира. Ей-то что, ее дома ждут богатые покои, теплая постель, вкусная еда и, наверное, кто-то рядом. А что ждет ее?
н и ч е г о
Она что-то пробормотала про ее кашель, а после легко сказала «Позвольте» и коснулась ее руки.
Лайдена рассмеялась, ощущая тонкую, как паутину магию жизни, которую начинала плести эта женщина.
- У тебя ничего не получится, м и л е н ь к а я,- и снова смех. Тонкий и звонкий, как ей казалось, как было раньше, но Лисэль услышала лишь сломанный смех, которым можно было пугать маленьких детей. Лайдена посмотрела на нее чуть внимательнее, а после быстро схватила ее за кисть.
- Не поможет, хоть я и благодарна за попытку. Знаешь, сколько таких было? – быстро говорила она, смотря прямо ей в глаза. Красивая. Она быстро облизнула свои пересохшие губы, вот раньше бы…
- Уходи,- практически выплюнула Лайдена, отпуская кисть Лисэль. Даже сейчас Смерть оставалась очень гордой, и не нужен был ей этот вечно сочувствующий взгляд, что она успела увидеть в глазах этой темноволосой девушки.
«Не нужен»,- тихо прошептала она себе под нос, еле сдерживаясь от того, чтобы не закричать, не упасть и не завыть волком на несуществующую Луну.
Сколько их таких было? Лайдена перестала считать. Ей мог помочь разве что Гектор, как Жизнь этого мира, хоть и ненавидела она его до своего зубовного скрежета, но разве поможет он ей? Только рассмеется в ответ или, как делали все, не поверит и пройдет мимо.
На ней лежала печать, оставленная самим Временем, и никто не мог ее взломать, легко поддев за основу. Вот и оставалось ей мучаться до скончания веков, проклиная все в этом мире или наоборот, молить о милосердии.
Лисэль была олицетворением Жизни, не Времени, да и разве мог, кто сравниться по силам с Серым? Она легко покачала головой, давая ответ самой себе.
Резко замолчала, упрямо смотря той в глаза.
- Меня не пожалело само Время, слышишь, ты слышишь меня, пташка? – обычно этого хватало, чтобы отпугнуть всех этих леди, в шелестящих нарядах, которые выходили из своих домов раз в какое-то время, чтобы выдать по монете каждому нищему, показать, что она достойная быть, а потом снова запереться за семью замками. Сначала Лайдена разговаривала вдумчиво и осторожно, взвешивая каждое слово. А сейчас, сейчас разве был в этом смысл? Очередная городская сумасшедшая не более того. С печатью, что была крепче самого камня. Но ее боялись – эта сила осталась при ней. Не только за ее безумный взгляд и резкие повадки, но за то, что ее не могли убить, и словно знала она всегда больше положенного. Потому и старалась не оставаться на одном месте, потому и была сейчас в столицу Суджейры, вдруг, ну вдруг удастся добраться до самого короля – Дэниэля, вдруг донесут ему о странной старухе, вдруг…
Слишком много «вдруг», слишком много надежды для тебя, не так ли, Л а й д е н а?
У тебя опять стадия торгов? Давно должна была пройти, м и л е н ь к а я. Оставь надежду, всяк сюда входящий. Оставь, забудь ее с песками времен.
Боги немилосердны. Боги жестоки. А разве боги вообще существуют? Она посмотрела на небо. Небо молчало в ответ, впрочем, как всегда, а если бы оно начало ей отвечать, она бы подумала, что и память начала отказывать ей, новая болезнь помешала бы ей существовать и остается лишь тихий шепот:
«Подайте. Подайте на пропитание».
м о л ю
[NIC]Laydene[/NIC]
[STA]death[/STA]
[AVA]http://38.media.tumblr.com/ed86b2b15483fef0aacd8791452bd01f/tumblr_nt0kbvNw2q1smwfrco6_r3_250.gif[/AVA]
Вы здесь » OUAT: Highway to hell » В другой жизни » a tale of life, a tale of death
